Операция «Призрак» - Страница 27

Яр развернул ребенка, посмотрел по сторонам, чтобы не было свидетелей, положил руку на крошечное лицо – горячее, влажное. Ребенок задергался, и Яр убрал руку, отвел взгляд. Чертова сентиментальность! Он прибавил шагу, чуть ли не бегом миновал поздоровавшихся с ним инженеров.

Как и медики, эвтанологи располагались на нулевом ярусе. Широкий прямоугольный коридор, четыре двери: коричневая – в хранилище, желтая – в лабораторию, белая – в лазарет, черная – к эвтанологу. Они жили в престижном пятом секторе, потому что не каждый решится лишить жизни человека таким способом, и эвтанологи, которых всего трое, были очень нужны обществу.

Не делай этого – вопил нытик, с которым Яр боролся всю свою жизнь.

Яр заставил себя включить здравый смысл. Чем ты поможешь бракованному младенцу? Он и так не жилец, вылечить его не смогут, на поверхности он погибнет вместе с Юлей. Если ввяжешься в это, тебя и ее убьют.

Нытик не унимался: должен быть выход! Ты можешь пронести младенца на поверхность, передать зарам и приказать заботиться о нем, это ведь твоя дочь, в ее жилах твоя кровь! Неужели ты убьешь ее? Да как ты сможешь после этого жить?

Смогу, еще как смогу. Двое здоровых людей, приносящих пользу обществу, важнее маленького уродца. И пусть он… она – моя дочь, она все равно умрет, а если выживет, будет калекой, пиявкой на теле общества. Нежизнеспособное должно умирать, так лучше и для калеки, и для его родителей. Жизнь каждого индивида обходится слишком дорого, общество не имеет права содержать бесполезных экземпляров.

Вспомнились недавние мечты о Зеленой Карте. Если бы не попал в засаду и сразу рассказал чистым правду о Призраке, он получил бы ее и применил, даровав жизнь этому младенцу. Каждый чистый – не хозяин собственной жизни. Жизнь каждого зависит от общества, потому важно соблюдать Устав.

Он толкнул дверь ногой – она открылась внутрь просторного помещения, озаренного ярким теплым светом. Направо и налево уходили два коридора. Налево светлый и белый, разрисованный цветами, бабочками, сказочными зверушками, направо – обычный больничный коридор. Издали доносилась убаюкивающая музыка, пахло свежестью и чем-то пряным, острым.

– Проходи, друг мой, – проговорили приятным баритоном, и Яр невольно подпрыгнул, завертел головой. Эвтанолог продолжал: – Не смотри на меня, не ищи меня взглядом. Положи приговор в почтовый ящик на стене и проходи.

– Я не приговорен, – ответил Яр. – У меня родился неполноценный ребенок. Дефекты настолько очевидны, что освидетельствование не нужно.

Донесся судорожный вздох. В белой стене появилась щель, расширилась, и навстречу шагнул коренастый круглолицый мужчина с обвислыми щеками, без бровей на надбровном валике, в колпаке-«таблетке». Эвтанолог заметно сутулился, и мощные руки свисали, казалось, до самых колен. Он вскинул голову, и Яр потупился, словно боялся, что из глаз этого человека посмотрит смерть.

– Слава богу, – промурлыкал эвтанолог, протянул руки к младенцу, он будто почувствовал, что ему осталось недолго, заскрипел, задергался. – Ко мне редко люди заходят. В смысле, обычные, не приговоренные. Те если придут, обязательно начинают жаловаться. Ноют, ноют, все им плохо, в провинностях каются. В старые времена был специальный человек, который с обреченными разговаривал и всех прощал, – священник. Вот, я священник и палач в одном лице.

Яру захотелось прижать ребенка к груди, ударить эвтанолога, уничтожить, потому что не может, не должен существовать человек, жизнь которого заключалась в смерти других. Но он в тысячный раз подавил слабость, положил сверток на письменный стол, обнажил голову плачущего ребенка.

– Этого, думаю, достаточно.

– Достаточно, да, – промурлыкал эвтанолог, потер руки, заглянул младенцу в рот, цыкнул зубом и утешил Яра: – Порок называется волчьей пастью. Обычно у таких детей много других дефектов, и они долго не живут, больше мучаются. Так что ты, безусловно, прав.

Эвтанолог опустился на стул, достал из ящика стола бумагу с бланком, попросил Яра назвать себя и имя матери, записал данные в бланк и журнал.

– Ты мужественный и хладнокровный. Достойный сын Спарты. Я восхищен, потому напишу заявку, чтоб тебя премировали.

Ребенок на столе все скрипел и скрипел. Яр смотрел на него и думал, что еще не поздно проломить голову эвтанологу и сбежать с младенцем на поверхность или где-то спрятать его.

Копию бланка эвтанолог выдал Яру, небрежно поднял ребенка – голова его болталась, свешивалась с руки.

– Предъявишь сам знаешь кому. Спасибо за содействие. – Эвтанолог похлопал Яра по спине, и он пошел к выходу, будто получив ускорение.

Яр понимал, что должен гордиться собой: не каждый спартанец способен на такой поступок, но почему-то чувствовал себя грязным и ничтожным. Сплюнув под ноги, он побежал к Юле, надо ведь развязать ее, но прежде – объяснить, почему он так поступил и что это для ее же блага. Но стоило ему закрыть глаза, как по ту сторону сомкнутых век возникало красное сморщенное лицо младенца.

Всеми силами Яр запрещал себе думать о смерти ребенка, но мысли все лезли и лезли. Наверное, эвтанолог просто придушит его подушкой, упакует тело, чтобы потом выбросить его на поверхность. Не станет же он сворачивать тонкую шею…

Задумавшись, Яр едва не миновал свою комнату. Юля была на месте – куда ж ей деваться-то? Сидела на кровати, свесив голову на грудь. Она освободилась, но убегать не спешила, и это радовало. Когда дверь открылась, она выпрямилась и посмотрела в упор. Яр ожидал увидеть такой взгляд у эвтанолога, но не у своей супруги. Сама смерть смотрела из ее глаз. Не ненависть, нет – черное льдистое ничто.